Каганер Л. М.,
НИУ «Высшая школа экономики» г. Москва
Законодательная политика государства всегда должна быть обоснована предпосылками, складывающимися в общественной действительности. Для уголовного права это особенно актуально: это отрасль публичного права, в которой помимо частных интересов конкретного потерпевшего (если такой имеется) защищаются интересы общества, охраняется общественная безопасность. Отсюда в современной доктрине уголовного имеется термин «общественная опасность» как обязательный признак преступления. Общественная опасность оценивает размер ущерба, который может быть причинен конкретным деянием охраняемым уголовным законом общественным отношениям. Именно она определяет тяжесть преступления и, соответственно, напрямую влияет на размер наказания. Однако следует понимать, что не только общественная опасность определяет наказание: в разных странах и в разное время существуют свои критерии определения тяжести преступления, которые чаще всего имеют объективное объяснение. Почему сегодня грабёж является более тяжелым посягательством на чужую собственность, нежели кража, а законодатель XV века с этим бы поспорил? Почему сегодня размер наказания за кражу влияет в первую очередь от количества украденного («в крупном размере», «в особо крупном размере»), а в Древней Руси это практически не имело значения? Уметь рассуждать на вопросы подобного рода необходимо, так как юридическая профессия теснее любой другой связана с поддержанием «справедливости», «законности», и каждый юрист должен понимать, что это не просто слова, уметь доказать (в том числе, в суде), что в каждом конкретном случае следует считать справедливым. Данная работа является попыткой проследить изменение понимания кражи и ответственности за неё в первых крупных отечественных нормативных актах и объяснить, почему очень часто регулирование данного института уголовного права серьезно отличалось от современного.
Первое закрепление ответственности за кражу можно встретить в международных договорах Руси с Византией. В русско-византийском договоре 911 г. говорится о ситуациях, когда русский украл у христианина либо христианин украл у русского. При этом, если субъект кражи пойман на месте преступления, ответственность зависела от дальнейших действий вора: если он сдавался добровольно, то обязан был вернуть украденную вещь «в тройном размере», если же такого не происходило, такого вора можно было убить, после этого забрав украденное: «…если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских». Определённо, это норма международного права, которая регулирует исключительно русско-византийские отношения. Следует отметить, что она характеризуется равенством субъектов и компенсаторным характером, регулируя в первую очередь частные отношения между физическими лицами. В X веке нельзя однозначно определить природу кражи (частно-правовая или публично-правовая), так как, если смотреть с классических позиций такого деления права, можно выделить признаки и первой, и второй. Толкуя норму, можно сделать вывод, что её цель – в большей степени защита частных лиц, и ненаказуемость убийства вора, задержанного на месте преступления, можно трактовать как обстоятельство, исключающее преступность деяния (в современном праве это «причинение вреда при задержании лица совершившего преступление», статья 38 УК РФ). Если же убийства не происходило, возвращение в тройном размере можно воспринимать как неустойку. Таким образом, частно-правовая природа кражи в данном случае прослеживается явно.
Русско-византийский договор 944 года также устанавливал ответственность за кражу. Здесь, помимо компенсаторной, внимание уделяется и карательной функции. Установлено наказание за деяние, в современных реалиях являющееся покушением на кражу, однако только в отношении царского двора: «если же кто из русских попытается взять что-либо у людей нашего царского величества … то будет сурово наказан». По сравнению с прошлым договором, размер компенсации уменьшился: теперь наказание за оконченную кражу составляет возвращение украденного в двойном размере. Регулируется и ситуация, когда украденная вещь уже выбыла из владения вора: тогда помимо уплаты двойной цены вещи он подвергается дополнительному наказанию по русскому или византийскому закону. Уже на этом этапе можно наблюдать становление публично-правовой природы кражи, когда помимо защиты интересов частного лица, на имущество которого произошло посягательства, возрастает количество возможных случаев, когда вор мог подвергнуться иному наказанию, выполняющему исключительно карательную роль. Следует отметить и применение иных норм договора об уголовном наказании к ответственности за кражу, к примеру, вопросы экстрадиции. Договором установлено, что в случае, если русский вор пойман на греческой территории, он может быть судим по законам Византии, если же будет пойман на Руси – должен быть наказан там. Греческого вора же требовалось обязательно выдать Византии для наказания по христианским обычаям.
В Краткой редакции Русской Правды сохранилась тенденция компенсаторного (частно-правового) характера ответственности за кражу. При этом, размер компенсации определялся, в основном, объектом кражи. Дополнительное (публично-правовое) наказание присутствовало в виде «продажи» (ст. 34), т.е. штрафа в пользу князя. Нормы имели казуистичный характер и описывали ситуацию конкретного вида имущества: коня (ст. 12, 31), раба или рабыни (ст. 29), вола (ст. 31), ладьи (ст. 35), голубя или курицы (ст. 36), пса, ястреба или сокола (ст. 37), сена (ст. 39), овцы, козы или свиньи (ст. 40). Вследствие относительно невысокой юридической техники и отсутствия абстрактных норм в текстах нормативных актов этого периода отсутствуют определения кражи или хищения. Сами понятия также в основном просматриваются в форме глаголов («украдеть» и др.). Можно предположить, что такой подход к ответственности за кражу определен укладом жизни, и основным критерием тяжести наказания является «необходимость», «используемость» конкретной вещи в жизнедеятельности среднего человека. К примеру, конь, краже которого уделяется больше всего внимания, и наказание за которого является высоким, был необходим как в сельскохозяйственной деятельности (пахать землю и др.), так и в военной (конные войска). В Краткой редакции выделялся и первый квалифицирующий признак – кража «из клети» (ст. 29, 31). Клеть – пристройка к основному жилищу либо отдельная постройка, служившая для хозяйственных нужд (кладовая). К слову, о других видах посягательства на собственность в виде хищения в Краткой редакции не говорится. В статье 20 речь идёт о разбое, однако его следует скорее трактовать как преступление против личности, так как в отрыве от убийства разбой не упоминается и в наказание за него выплачивается вира (штраф за убийство).
Пространная редакция Русской Правды сохраняет основные тенденции Краткой Редакции в отношении регулирования ответственности за кражу. Однако, необходимо отметить, что здесь впервые появляется понятие кражи, т.е. термин «татьба». Также появляется новый вид наказания – поток, который применяется в случае кражи коня. Поток – лишение преступника защиты его жизни и жизни его семьи со стороны властей и верви. Для Русской Правды было характерно учитывать время и место совершения кражи. Как говорилось ранее, кража из «клети» являлась, по сути, квалифицированной и наказывалась в большей степени, чем кража с «поля». Аналогично и кража «ночью» (статья 38 Краткой редакции). Русская Правда также первый источник права, регулировавший соучастие. Видов соучастников не определялось, все признавались исполнителями, однако от соучастия зависел размер компенсации: каждый из соучастников должен был заплатить больше, чем в том случае, если бы он совершал преступление в одиночку.