Иванова Екатерина Витальевна
Омская юридическая академия, город Омск
Период с 2013-2015 г. ознаменовал собой процесс реформирования гражданского законодательства в соответствии с одобренной Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства 7 октября 2009 г Концепцией развития гражданского законодательства. Спустя два десятилетия, прошедшие с принятия части первой Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ), законодатель осознал необходимость введения такого системообразующего и важного принципа как «добросовестность» в гражданский оборот, нуждающийся, при настоящем развитии экономики и становлении гражданского общества, в законодательно закрепленных средствах и мерах [1].
В процессе реформирования ст.1 ГК РФ, определяющая основные начала гражданского законодательства, была дополнена пунктом 3 и претерпела изменения следующего содержания: «при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно». Посчитав внесенные изменения, видимо, недостаточно отражающими важность принципа добросовестности, законодатель дублирует его в п. 3 ст. 307, в частности, указывая на то, что при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию. Практически значимый интерес для нас представляют именно положения п. 3 ст. 307 в части действия принципа добросовестности после прекращения обязательства. Если добросовестное поведение сторон при установлении и исполнении обязательства не вызывает как такового сомнения и критики, то, так называемая, постдоговорная добросовестность сторон, воспринятая отечественным законодателем из немецкого гражданского права, вызывает, скорее, больше вопросов по применению и конкретизации принципа доброй совести после прекращения сторонами обязательств по договору, чем дает ответов.
Связано это с тем, что с момента закрепления вышеназванной нормы в ГК РФ и до настоящего времени судебная практика по вопросам применения постдоговорной добросовестности отсутствует. Справедливости ради стоит отметить, что и анализ судебной практики по вопросам разрешения дел, связанных с установлением и исполнением сторонами принятых на себя обязательств, также не дает исчерпывающих пояснений по применению принципа добросовестности в целом, поскольку суды в своих решениях предпочитают просто ссылаться на п. 3 ст. 307 ГК РФ без какой-либо конкретизации.
Таким образом, напрашивается логичный вывод: норма есть, а как ее применять неизвестно. Ясно, что такое средство как добрая совесть в умелых судейских руках призвана развивать и дополнять позитивное право и не может не иметь конкретного содержания, и так и остаться абстрактной и совершенно непроработанной категорией в отечественном правопорядке, как отмечают С.В. Сарбаш и А.М. Ширвиндт, и с чем мы, безусловно, согласны [4, с. 12; 5, с. 229].
Авторитетное большинство правоведов полагает, что проблема отсутствия должно сформированной судебной практики кроется в том, что в настоящее время нет значимых доктринальных исследований на данную тему, которые не должны быть слишком отвлеченными от требований гражданского оборота, а иметь практикоориентированное значение. Становится ясно, что закон не дает конкретных ответов на вопросы, а лишь задает верное направление, которое и призвана развивать доктрина. В этом вопросе существующие отечественные доктринальные наработки не способны отвечать современным требованиям гражданского оборота и наполнить принцип доброй совести, тем более постдоговорной, каким-либо конкретным смыслом, а связано это, в первую очередь с тем, что большой объем научных исследований написан на основании известного дореволюционного труда И.Б. Новицкого, что, по мнению К.В. Нама, порождает движение науки в заведомо неправильном направлении и как следствие ведет к невозможности суда опираться на своего «ассистента» при разрешении конкретного дела [2, с. 231; 3, с. 80]. При таком положении дела складывается ощущение, что со времени введения данной категории в ГК РФ, многие правоведы до сих пор не имеют четкого представления о принципе добросовестности и о том, как ее применять.
В этой связи нам видится не только возможным, но и необходимым обращение к иностранному правовому опыту в данном вопросе, так как история формирования принципа доброй совести показывает насколько далеко в его осмыслении ушли зарубежные правопорядки, в частности Германия, поскольку для английского договорного права характерна четкая правовая определенность условий контракта, в связи с чем, англичане скептически относятся принципу добросовестности и не видят необходимости в том, чтобы установить законодательный императив в виде указного принципа, полагая, что договор должен исполняться в соответствии с оговоренными условиями. При желании стороны могут включить в контракт условие о добросовестном поведении, но с обязательной конкретизацией того, что они подразумевают под этим, а при отсутствии уточнений суд выясняет действительное значение принципа посредством толкования договора. Поэтому для договорных отношений англосаксонской системы права данная проблема не представляет как такового практического интереса, как для континентального правопорядка.
Принцип добросовестности занимает определяющее место в договорных отношениях стран, подчиненных континентальной системе права, преимущественно речь далее будет вестись о Германии, чьим преемником в данном вопросе стала Россия. Как известно, именно в немецком праве данный принцип наполнился содержательной определенностью, в связи с чем уже к концу 20 века в судебной практике сложилось довольно четкое понимание сути принципа. Обращаясь к историческим истокам принципа, можно обнаружить, что изначально целью принятия данной нормы было формулирование такой идеи, которая была бы способна подчинить себе деловой оборот, что, собственно, и смогли достичь немцы и чем не можем похвастаться мы [6, p. 4].
Германское гражданское уложение (далее – ГГУ) в параграфе 242 закрепляет положение о том, что должник обязан исполнить обязательство добросовестно с учетом обычаев гражданского оборота., то есть можно сделать вывод о том, что кроме обязанностей, которые стороны сами для себя определили в договоре, правопорядок обязывает к иным, выходящим за рамки сложившихся отношений, которые определяют необходимость проявлять к своему контрагенту определенный уровень заботы, к примеру, в содействии предоставления необходимой информации. Сам суд указывает на то, что между сторонами могут сохраняться, так называемые, постдоговорные отношения, даже если договор ими исполнен. Так, арендодатель должен позволить разместить и не срывать объявление от бывшего арендатора о перемене его адреса.
Итак, при наличии множества проблем, существующих по данному вопросу в отечественном правопорядке, полагаем, что обращение к немецкому систематизированному правовому опыту позволит нам в достаточно короткий срок определиться с содержательным наполнением принципа добросовестности, что, в первую очередь, будет способствовать формированию такой системы частного права, которая будет подчинена законам доброй совести. Здесь же, необходимо иметь в виду, что зарубежный опыт необходимо адаптировать под реалии нашего гражданского оборота, основываясь на сколько-нибудь значимых доктринальных разработках и комментариях, которые, как отмечает Сарбаш С.В., призваны «ассистировать» судье при решении конкретных задач [4, с. 12].
Список использованных источников
- Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации ВАС РФ. Доступ из СПС «Гарант».
- Нам К.В. Принцип добросовестности: некоторые проблемы развития доктрины // Вестник гражданского права. 2017. № 6. С. 77-82.
- Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 1916. № 6-8; С. 30-38;
- Сарбаш С.В. Единственный доктор для закона – это судья // Закон. 2017. № 4. С. 12-17;
- Ширвиндт А.М. Принцип добросовестности в ГК и сравнительное правоведение // Aequum ius. От друзей и коллег к 50-летию профессора Д.В. Дождева / Под ред. А.М. Ширвиндта. М.: Статут, 2014. С. 229-250;
- Hamburger M. True und Glauben im Verkehr. Mannheim, 1930. P. 4.