Механизм противопоставимости приоритета в рамках относительных правоотношений

Червяков Роман Витальевич,
Омская юридическая академия

 

Приоритет в удовлетворении требований, если рассматривать его с точки зрения современного правового состояния, является неотъемлемой частью устойчивости экономического баланса интересов участников оборота. Именно поэтому в юридической доктрине существует значительное количество способов обеспечения исполнения обязательств. В то же время, правопорядок предлагает участникам оборота самостоятельно резервировать приоритет (например, залоговый) на будущее, дабы предотвратить возможные транзакционные издержки связанные с неплатежеспособностью должника. К сожалению, отечественный законодатель не желает повышать уровень ликвидности сделок с обеспечительным старшинством руководствуясь, вероятно, патерналистскими побуждениями. Несмотря на это, в ходе реформы обязательственного права, появляется ряд норм, посвященным сделкам со старшинством (п. 1 ст. 342, ст. 342.1, ст. 309.1 Гражданского кодекса РФ (ГК РФ – далее)). Если первые два нововведения доктрине все же знакомы, то относительно межкредиторских соглашений как наука отечественного гражданского права, так и правоприменительная практика широкими познаниями похвастаться не могут. Возможно, поэтому практикующие юристы до сих пор не знают, как применять соглашения о субординации кредиторов.

Проблематика противопоставимости приоритета в рамках относительных правоотношений тесно связана с научным дискурсом, касающегося допустимости абсолютной защиты относительных правоотношений. Что будет, если закрепить (хоть и на уровне судебной практики) за кредитором в качестве его средства правовой защиты exceptio против третьего лица, которое вмешивается в их с должником относительную связь? Решение поставленного вопроса, является «краеугольным камнем» необходимым для выяснения правовой природы относительных и абсолютных правоотношений. Например, не обращая внимания на тот факт, что сервитут разновидность iura in re aliena, основанием возникновения правоотношений между собственником служащего и собственником господствующего земельного участка будет именно договор об установлении сервитута. Но, несмотря на это обстоятельство, такое соглашение порождает именно обязательство сторон, но никак не вещный эффект. Запись в ЕГРН, в свою очередь, будет являться механизмом противопоставимости относительных отношений третьим лицам (такая же ситуация возникает в рамках арендных и залоговых правоотношений).

Вопрос приоритета является особенно актуальным в залоговых правоотношениях (соглашении о резервировании старшинства залоговых прав), поэтому следует провести аналогию норм п.1 ст. 342 ГК РФ и ст. 309.1 ГК РФ. Во-первых, в обоих случаях необходимо достижения консенсуса об удовлетворении требовании в преимущественном порядке. Во-вторых, везде имеется приоритет одного кредитора (залогодержателя) перед другим. В-третьих, в обоих случаях заявление о соглашении может быть отрицательным (лицо, заявляющее требование имеет намерение удовлетворяться в последнюю очередь) и положительным (лицо, заявляющее требование желает иметь приоритет перед другими). Единственным, на наш взгляд отличием будет отсутствие в ст. 309.1 ГК РФ признака публичности соглашения о субординации кредиторов. Это разделяет границу между ипотекой, где основания возникновения права ипотеки будут поставлены в зависимость от наличия записи в реестре. Таким образом, мы можем наблюдать тенденцию современного гражданского оборота к повышению количества механизмов межкредиторских соглашений (например, развитие синдицированного и субординированного кредита), не задумываясь о качественных характеристиках правовой защиты кредиторов, а также недопущению рисков наступления банкротства должника.

Для большей ясности, хотелось бы прояснить несколько принципиальных моментов, касающихся правовой природы, как указанной нормы (ст. 309.1 ГК РФ), так и относительного приоритета вовсе. Во-первых, данные сделки являются соглашением о субординации, а не о координации деятельности [6, с.107]. Кредиторы вовсе не обладают волей на объединение капиталов с целью достижения общей цели, они лишь желают обеспечить себе приоритетное удовлетворение при наступлении неисправности должника. В противном случае, необходимо было бы субсидиарно применять положения договора простого товарищества, что, по своей природе, не коррелирует с целью достижением разового консенсуса (заключения соглашения) без наличия последующих взаимодействий. Во-вторых, к данным отношениям не применяются положения главы 9.1 ГК РФ. Решения общих собраний по своей природе является разновидностью сделки, но существенным его отличием является наличие внутри ее структуры множества сделкоподобных действий, где не известно заранее, породит ли оно правовые последствия, или же нет [2, с.48]. В межкредиторских соглашениях значение волеизъявления выносится на первый план, имеет предрешающее значение для дальнейшего приоритета. В-третьих, такие соглашения носят сугубо относительный характер, что указывает на явную непротивопоставимость третьим лицам. Данный вид субординирования имеет природу sui generis, т.к. относительная связь входит в рамки обеспечительной конструкции, где даже, несмотря на осведомленность иных кредиторов о ее наличии, для сопоставления приоритета необходимо выраженное волеизъявление на участие, что существенно отличает его от противопоставимости абсолютной (что исключает применения механизма добросовестности). В-четвертых, такое соглашение способно иметь силу против должника, который обязан исполнить надлежащему лицу. Если дебитор осведомлен о субординировании, то исполнение не тому лицу будет недобросовестным поведением, несмотря на наличие защитных механизмов в виде суброгации по п. 2 ст. 309.1 ГК РФ. В данном случае, на наш взгляд следует проводить аналогию межкредиторского соглашения по ст. 309.1 ГК РФ с нормами об уступке прав требования и института представительства, где существо исполнения должником обязательства надлежащему лицу буквально «пропитано» добросовестностью, а именно, категорией «знал или должен был знать». В-пятых, принимая во внимание правовые позиции высших судов, что такое соглашение не будет иметь юридической силы для арбитражного управляющего и не может исключить императивные нормы очередности удовлетворения требований кредиторов, оно все равно должно породить перераспределение рисков [4]. На примере данной ситуации хотелось бы акцентировать внимание на том факте, что нормы об очередности удовлетворения требований кредиторов ни в коем случае не исключаются соглашением о субординации. Как нам кажется, кредиторы в рамках суброгации (после распределения имущества в конкурсе) обладают правом истребовать от контрагента все полученное в деле о банкротстве. Иначе просто нормы закона будут провоцировать нарушение обязательств, несмотря на то, что в добанкротном состоянии оно являлось действительным. В свою очередь, отечественный законодатель не обладает столь широкими возможностями нивелировать императивность тех или иных норм, коими обладают страны англо-саксонской правовой системы, определяя данный механизм политико-правовыми соображениями, а также реализацией экономической эффективности [1, c.121]. В-шестых, в результате того, что к данным отношениям глава 9.1 ГК РФ не применяется, исключается злоупотребление в рамках межкредиторских соглашений по ст. 12 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)», т.к. мажоритарные кредиторы способны подавлять интересы других кредиторов в пределах очередности с помощью выкупа иных кредиторских долгов.

Механизм противопоставимости приоритета в рамках относительных правоотношений обуславливает, 1) разграничение понятий приоритета абсолютного (вещно-правовой эффект) от приоритета обязательственного (межкредиторские соглашения), 2) закрепление соглашений о субординировании в виде договора sui generis, и недопущения применения норм о решениях собраний, 3) установление ст. 309.1 ГК РФ в качестве меры оперативного воздействия кредитора, а также реализации суброгации как средства правовой защиты исполнения обязательства контрагентом.

Список использованной литературы

  1. Гравин Д.И. Кредитный договор по английскому и российскому праву. М.: Инфотропик Медиа, 2014. 152 с.
  2. Кулаков В.В. Межкредиторское соглашение как новый вид гражданско-правового договора // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. N 2. С. 45-50.
  3. Райхер В.К. Абсолютные и относительные права (к проблеме деления хозяйственных прав). «Вестник гражданского права», 2007, № 2.
  4. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 22.11.2016 № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении».
  5. «Сделки, представительство, исковая давность», под ред. Карапетова А.Г. Научно-практическое пособие.- М.: М-Логос, 2018. 1264 с.
  6. Харитонова Ю.С. Межкредиторские соглашения в российской доктрине и практике // Актуальные проблемы российского права. 2017. N 6. С. 105-111.
0
Ваша оценка: Пусто